Я чувствовала, как меня кидает в крайности — мое настроение стало каким-то притихше-опасным, как застывшее небо перед приходом торнадо. Я никак не могла выкинуть из головы фотографии Алекса, которые видела у Халка. Я никак не могла успокоиться. Куски всего, что я узнала за последние сутки, теперь лезли из головы, как осколки гранаты, причиняя невыносимую боль, готовые разорвать на части неспособный вобрать в себя переменившуюся картину мира мозг. Я его за это не винила. Мне хотелось то выть, свернувшись калачом прямо на земле, то рвать и метать так, как я никогда себе еще не позволяла. Все валилось из рук. Все поручения, которые были даны мне с самого утра, так и остались в списке с пометкой «Не выполнено».

Я пыталась что-то мести, что-то мыть, скрести, катать, возить, даже говорить, но почти ничего не могла вспомнить. О переводе не могло быть и речи. Буквы плавали и ускользали, лица расплывались, слова звучали невнятно. Я помню, что попросила Табиту дать мне какую-нибудь задачу, и, вооружившись тряпкой, вышла на улицу, чтобы что-то отмыть, но никак не могла сообразить, почему пятна на стене остаются такими же серыми, и лишь только через час сообразила, что это были тени от каких-то предметов, и, пока они постепенно не сдвинулись, освещенные закатным солнцем, я все пыталась ожесточенно превратить стену в равномерно белую. А теперь уже и желтую….

Я устало опустилась на землю и положила тряпку рядом с собой. Все. Так больше нельзя. Я понимала, что жить все равно придется дальше, даже если сейчас тяжело, даже если хочется дойти до крайности. Никогда в жизни я не позволяла себе крайностей, и даже не представляла, какими именно они могут быть, но что-то внутри меня теперь вовсю взывало к разрядке, я чувствовала, что мне каким-то образом придется выпустить эмоции. Но как?

Я больше не могла созерцать ранчо старыми глазами. Все вроде бы осталось прежним, но, в то же время, как-то изменилось. Все стало другим, чужим и непонятным. Вражеским… и, одновременно пустым. Нет, люди продолжали ходить взад-вперед, что-то кричали на полях охранники, где-то гремела посуда, кто-то торопился сложить метлы и лопаты в кладовую, скоро ужин, а потом немного свободного времени, чтобы поиграть в бараках в домино перед сном… Люди как-то приспособились быть здесь. Жить здесь. Мы всегда приспосабливаемся. Как бы плохо ни было….

Я устало смотрела на них, прислонившись спиной к стене, и все отчетливее ощущала, что я больше так не могу. Не могу, как всегда. Нет больше прежнего мира. Нет больше целей или смысла, нет больше большой и чистой идеи, которая держала бы на плаву, нет вдохновения. Ничего нет. Пусто. Даже Алекс больше не тревожил мою голову, он просто взял и отвалился, как кусок старой засохшей грязи, больше ненужной и бесполезной. Да, он ушел, вот так быстро и просто, как будто даже никогда и не существовал в моей жизни. А вот унижение осталось. А еще отвращение к себе за наивность. Осталось желчный вкус в горле от предательства. Осталось горечь и чувство «использованности». Но кого можно за это винить? Алекса? Нет, глупо. Винить можно только себя. Четыреста пятьдесят тысяч долларов и вот уже несколько месяцев тюрьмы, разбитое оплеванное сердце и ни луча надежды, что ситуация когда-нибудь изменится в лучшую сторону. Как что-то вообще может измениться? Сколько лет мне понадобится, чтобы вернуться в нормальный мир за пределами Тали? Через какие унижения еще придется пройти? Есть ли надежда, что когда-нибудь холодное одиночество вновь сменится надеждой, радостью от того, что ты не один, или, быть может, даже любовью?

Я хрипло рассмеялась.

Видимо, наивности предела не бывает. Как и глупости. Кто-то еще говорил про надежду, и уж именно это чувство, если бы было возможно, я бы придушила собственными руками. Чего мне меньше всего хотелось, так это именно пустой надежды на что бы то ни было.

Это Тали. Город-тюрьма. У меня на руке браслет. Я заключенная. Баллов, скорее всего, никогда не будет достаточно, чтобы выйти наружу. Прав у меня нет. Собственности у меня нет. Ничего у меня больше нет. Даже напиться я по-человечески не могу…

Хотя, с чего бы? Я на секунду задумалась. Мысль эта почему-то призывно муркнула, словно кошка после сна выгнувшая спину и посмотрела на меня голодными глазами. Когда я в последний раз употребляла алкоголь? Еще тогда, в Бельмонте, с Янкой…. Была водка, «душевный» разговор, я вспомнила, как простодушно полагала, что это все ненадолго. Лишь только передам посылку, и назад. Как хорошо было быть несведущей, блажен кто верует. Я еще раз цинично усмехнулась….

Действительно, а почему бы и нет? Почему бы не плюнуть на все и не напиться? Я знала, что это никудышный план, но боялась того, что просто-напросто не смогу заснуть, не смогу уйти от горьких мыслей, не смогу найти, в чем же все-таки смысл и тогда… Я не знала, что именно случиться «тогда», но откуда-то из глубины души зияла зловещая холодная пустота, в глаза которой заглядывать не хотелось. Ведь если загляну, тогда даже те остатки жалкого человека, в которого я превратилась, потеряют смысл к существованию. Мне это было известно. Это край, к которому нельзя подходить. Дурить, ошибаться, снова пробовать жить — это можно. А вот подходить к тому краю — нельзя.

Несмотря на то, что стоял жаркий вечер, и солнце еще лениво, но достаточно высоко висело над горизонтом, по моей спине прополз ощутимый холодок. Нет, надо прекращать такие мысли. Не к добру они, и ни к чему хорошему не приведут.

Я заставила себя подняться, подхватила валяющуюся на земле тряпку, чтобы по пути назад забросить ее на кухню к Табите, и направилась в дом. Нужно поторопиться и взглянуть на расписание — мне казалось, что через час в город отправится последний на сегодня автобус. Его нельзя пропустить.

Солнце село за горизонт, во дворе сгустились насыщенные синеватые тени, и, наконец, похолодало.

Халк неторопливо расхаживал взад-вперед по кабинету. Большинство дел на сегодня закончены, можно немного отдохнуть, расслабиться. Но не получалось. Он чувствовал, что тревога, возникшая на душе после вчерашнего разговора с Шерин, не желает уходить. Правильно ли он сделал, рассказав ей все? Следовало ли доламывать ее, когда и без того жизнь в Тали делает это «на отлично»? Да, Шерин — девушка не слабая, даже не выказала особенно много эмоций, но Халк видел, как внутри ее глаз расплылась боль. Как раз в том месте, откуда ее очень трудно выковорить, и это заставляло чувствовать его виноватым. Чем Шерин занималась сегодня? Переводами? Но она даже не вернулась за тетрадью. Сидела весь день в комнате? Ходила куда-нибудь?

Халк гнал от себя мысли о Шерин почти целый день, и весьма успешно справлялся с этим. Однако с наступлением вечера они снова атаковали с новой силой. Ерунда какая-то. Нужно просто отдохнуть, он переутомился.

Налив себе в стакан виски, Халк выбрал одну из вручную скрученных сигар, и опустился в кресло. Со щелчком откинулась крышка зажигалки, выдавая мощное желтое пламя, достаточно сильное, чтобы табак занялся всего за несколько секунд, в воздух всплыло облако ароматного дыма. Мысли его вновь принялись кружить вокруг истории с выкупом. Это ведь надо, чтобы какой-то хлыщ решился нажиться на лжи про собственное похищение, попытался припугнуть собственного партнера, а в итоге получил деньги от собственной девушки.

Халк на какое-то мгновенье даже испытал мимолетную зависть. Почему идиотам везет? Знал ли этот Алекс, что его так сильно любили? Знал, наверное. Но все равно не ценил, а зря…. Халк подумал, что сам он ценил бы, если бы когда-нибудь получил такой шанс.

Еще одно облако дыма поплыло к потолку, глаза сидящего в кресле мужчины лениво смотрели сквозь колышущиеся от легкого сквозняка занавески. Не побоялась ведь она обратиться к Корпорации, нашла ведь способ добыть деньги, и даже не стала пытаться уходить от ответственности за это — поехала с какой-то дрянной посылкой черт знает куда.

Мысли его медленно и лениво переплетались одна с другой, подобно спиралям, что закручивал тлеющий кончик сигары. Почему она не убежала? Почему вообще согласилась на всю эту аферу… ну да, ее не предупреждали обо всех деталях, но ведь опасностью пахло уже от одного только метода, каким ее привезли в Корпорацию. Наивность…. И, все же, смелость. Наверное, ей очень хотелось, чтобы он вернулся, она ждала, верила, что чудо может произойти, но чудес не бывает — и он — Халк — знал об этом как никто другой.